Эрик. Я так понимаю, Антона мы сегодня уже не дождемся.
Тахо. Скорее всего.
Эрик. Да-а-а… А самое-то главное – не понятно, петь можно уже или еще нельзя… то есть наоборот… А как хочется!
Тахо (подняв палец). Естественные позывы организма глушить ни в коем случае нельзя!
Эрик. Совершенно. Верно.
Тахо (наклоняясь к Эрику). Тогда может попробуем, а? Негромко, вполголоса?
Эрик. Давай еще по одной и попробуем!
Тахо. Давай! Только не по одной, а по одному. (Пододвигает к Эрику бокалы, тот наполняет их).
Эрик (гордо). А сильны мы с тобой пить, а?
Тахо (мотнув головой). Вообще!
Оба выпивают, чокнувшись, затем заедают конфетами.
Тахо (все еще морщась). Ну что, нашу, любимую?
Эрик (слишком резко кивает головой). Любимую, нашу!
Оба вполголоса затягивают «Там вдали за рекой загорались огни, в небе ясном заря догорала…» По ходу песни обнялись за столом за плечи, уставились глаза в глаза и тычут друг в друга указательными пальцами, как бы диктуя темп и ритм. Временами повышают голос, но тут же, зашикав друг на друга, понижают его до хриплого шепота. После слов «Он упал возле ног вороного коня и закрыл свои карие очи…» Эрик громко и неожиданно икает. Они пытаются продолжать, но икота не отпускает Эрика. Наконец, они оставляют эти тщетные попытки.
Тахо. Ну что, по маленькой?
Эрик (икнув). Не… По маленькому!
Тахо разливает, но Эрик не прикасается к своему бокалу. Он сидит, подперев щеку кулаком, глядя в пространство мутным взглядом и время от времени икает. Затем, наклонившись к Тахо, пытается что-то произнести, но вылетает только громкий ик.
Тахо. Что?.. (Ик!) Что-то я никак не разберу…
Эрик (неожиданно четко и внятно). Я пошел спать!
Тахо. А! Двигай! Тебе помочь?
Эрик отрицательно мотает головой, встает и, силясь держаться прямо, удаляется, махнув Тахо рукой и время от времени сотрясается икотой. Оставшись один, Тахо некоторое время сидит неподвижно, опустив руки, задумчиво глядя на свой бокал. Наконец, вздохнув, осушает его. Морщась, занюхивает хлебной корочкой.
Тахо (посидев немного, четко, с расстановкой). Надо бросить пить… Надо отвязаться от друзей и бросить пить… Или надо бросить пить, а друзья тогда сами отвяжутся… Или… Короче, надо идти спать.
Медленно поднимается из-за стола и, слегка пошатываясь, пытаясь напеть «И закрыл свои карие очи…», уходит.
Действие второе
Спустя несколько дней. Тахо у себя дома. Лежит с ногами на тахте и читает книгу, время от времени делая пометки карандашом. На столе в беспорядке бумаги и книги. На полу возле тахты – телефон. Звонок в дверь. Поднявшись с неохотою, Тахо открывает и впускает Антона.
Антон. Можно?
Тахо. Пожалуйста, проходи. (С кресла, стоящего напротив стола, убирает ворох бумаг). Садись… Тут у меня беспорядок, работаю, понимаешь… Кофию?
Антон (усевшись в кресло). Нет, спасибо.
Тахо. Хорошо. Тем более, что я вспомнил – у меня его нет.
Антон. Да-да… Надо поговорить.
Тахо (вновь устроившись на тахте). Я весь – внимание, Тоша.
Антон (с едва сдерживаемым гневом). Какого черта ты приставал к моей жене?
Тахо (скорее равнодушно, чем сконфуженно). Я? Приставал?
Антон. Перестань! Она мне сама все рассказала, про все твои гнусные проделки! Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Твоя репутация очень пострадала, очень!
Тахо (спокойно). Репутация – это ерунда, это меня не волнует. Но что касается… Серьезно, ничего особо криминального не припомню… Впрочем, такое со мной случается, в общем, если я действительно чем-то сильно обидел Аврору, то я весьма сожалею. Передай ей, что я готов даже принести свои извинения.
Антон (язвительно). «Даже»!.. Думаешь, кому-то станет легче от своих извинений!
Тахо (равнодушно). Не знаю… Это меня уже не касается.
Антон (резко поднявшись с кресла и нервно заходив по комнате). А что тебя вообще касается?
Тахо. Ну как… Многое.
Антон (остановившись, глядя на Тахо). Слушай, как ты живешь, как ты к людям относишься?.. Ты ведь никого не уважаешь, никого не любишь, ты всех только терпишь! Думаешь, люди этого не чувствуют?
Тахо (прежним тоном). Думаю, что нет… Я же их умнее!
Антон (скривив губы). Что, мания опять захлестнула?
Тахо. Да. Мания – бессмертна. (Усмехаясь). А если серьезно – мне безразлично, что они там чувствуют… лишь бы никто из-за меня напрямую не пострадал, а остальное… (Вяло машет рукой).
Антон (вновь садится в кресло, язвительно). Еще бы, ведь тебе от этого станет неуютно, неудобно там внутри, комфорт твой нарушится, да?
Тахо (пожимает плечами). Ну, пусть так!
Антон (наклонившись в сторону Тахо, глядя на него пристально, обличительным тоном). А те женщины, которые тебя любили, – хотя, убей меня, я не пойму, как им это удавалось, – которым ты изменял, которых ты оставлял, они как же? Ты не считаешь, что они от тебя – причем напрямую! – пострадали?
Тахо (поспешно «заводясь»). Нет, кто со мной говорит? (Вплеснув руками). Аскет-пустынник! (Садится на тахте). Святой Антоний, благополучно претерпевший все искушения! Ты вспомни, кем был до обручения… а вернее до обращения!.. Впрочем, хорошо, давай поговорим. Все женщины, Тоша, всегда и везде, даже в большинстве случаев изнасилований, как минимум со-у-част-ни-цы! – а вовсе не невинные жертвы Синей Бороды! Ты думаешь, мужчина хочет обмануть, думаешь, ему это приятно? Да нет же! Но ведь они сами, постоянно, впиваются в тебя и требуют – «Обмани»! Ее глаза, жесты, поступки, все ее существо вопиет – «Произнеси! Скажи эти три слова, что тебе стоит!» (Более спокойно). И в общем-то, действительно, ничего не стоит. И произносишь…
Антон. Что, вот так, все без исключения и требуют?
Тахо. Ну почти.
Антон. Вот. Вот!
Тахо. Да что «вот»? Дело даже не в этом. Я это все к тому, что как же можно называть их жертвами? Потерпевшей, видите ли, стороной? Да они, скорее, инициаторы этого… Взаимного ограбления, потому что как еще иначе назовешь ситуацию, когда люди строят свою жизнь, свои мысли, желания, даже дыхание! глядя друг на друга? (Ежится). Кошмар…
Конец ознакомительного фрагмента.
